— Я сегодня встречался с этой женщиной у нее дома, — пробормотал я.
Фермин ошеломленно уставился на меня.
— С Нурией Монфорт? Я начинаю думать, что сильно в вас ошибался, Даниель. Да вы настоящий повеса!
— Это совсем не то, что вы подумали, Фермин.
— Ну и напрасно, сами не знаете, что теряете. Я-то в ваши годы был настоящей машиной. Как минимум, три раза в день: утром, днем и вечером.
Я смотрел на этого худого костлявого человечка с огромным носом и желтоватой кожей и понимал, что он стал уже моим лучшим другом.
— Могу я кое-что рассказать вам, Фермин? Это не выходит у меня из головы уже долгое время.
— Ну конечно. Все что угодно. В особенности, если это что-нибудь непристойное и связано с той дамочкой.
Уже во второй раз за эти сутки я поведал Фермину историю Хулиана Каракса и его загадочной смерти. Фермин очень внимательно слушал, делая какие-то пометки в своей тетради и иногда уточняя детали, значение которых от меня ускользнуло. Я говорил и сам себя слушал, и с каждой минутой для меня все очевиднее становились многочисленные странности и несоответствия. Несколько раз я в задумчивости замолкал, тщетно стараясь понять причину, по которой Нурия меня обманула. Почему она столько лет забирала корреспонденцию, предназначавшуюся несуществующему адвокату, который якобы занимался делами квартиры семейства Фортунь-Каракс на улице Сан-Антонио? Я не отдавал себе отчета в том, что уже размышляю вслух, говоря сам с собой.
— Мы пока не можем знать точно, почему эта женщина вам солгала, — сказал Фермин. — Но мы можем предположить, что, если она так поступила в этой ситуации, она могла вести себя аналогичным образом, что, скорее всего, так и было, и, вероятнее всего, так она поступала и в других ситуациях.
Я растерянно вздохнул:
— Ну и что вы обо всем этом думаете, Фермин?
Фермин Ромеро де Торрес принял позу философа.
— Я скажу вам, что мы можем сделать. В ближайшее воскресенье, если вы, разумеется, не против, мы как бы невзначай наведаемся в школу Святого Габриеля и постараемся что-нибудь разузнать о происхождении дружеских связей между Хулианом и тем пареньком, богачом…
— Алдайя.
— Точно. У меня большой опыт общения с духовенством, я на этом руку набил, вот, посмотрите. Предполагаю, что виной тому моя физиономия пройдохи-картезианца. Несколько льстивых слов, и они у меня в кармане.
— Вы так думаете?
— Дружище! Я вам гарантирую, нам все выложат, как на блюде.
Всю субботу я провел словно во сне, застыв за прилавком и не отрывая взгляда от двери, в ожидании, что вот-вот, как по волшебству, на пороге появится Беа. Каждый раз, когда звонил телефон, я сломя голову бросался к нему, вырывая трубку у отца или Фермина. После обеда, ответив на несколько десятков звонков от покупателей, терзаемый неизвестностью, я почти смирился с мыслью, что мое жалкое существование, как и существование всего мира, близятся к концу. Отец уехал оценивать коллекцию книг в Сан Хервасио, и Фермин воспользовался представившейся возможностью, чтобы преподать мне еще один из своих многочисленных уроков о тайнах и перипетиях любовных интриг, опираясь на собственный весьма обширный в делах сердечных опыт.
— Вы должны успокоиться, иначе заработаете камни в печени, — посоветовал он. — Ухаживать за женщинами — все равно что танцевать танго: сплошной абсурд и чистой воды фантазии да причуды. Но раз уж мужчина вы, то инициатива должна исходить от вас.
Дело начинало приобретать неожиданно мрачный оборот.
— Инициатива? От меня?
— А вы как думали? Приходится чем-то платить за преимущество справлять малую нужду стоя.
— Но ведь Беа ясно дала понять, что сама все скажет, когда придет время.
— Bы совсем не разбираетесь в женщинах, Даниель. Держу пари, что эта цыпочка сидит сейчас дома и с тоской смотрит в окно, будто дама с камелиями, ожидая, что вы придете и спасете ее от этого деспота папаши, чтобы увлечь в головокружительный водоворот страсти и греха.
— Вы уверены?
— Да это же чистая наука!
— А если она больше не хочет меня видеть?
— Послушайте, Даниель, женщины, за редким исключением, вроде этой вашей соседки Мерседитас, гораздо умнее нас, мужчин. По крайней мере, они более честны сами с собой насчет того, чего они хотят, а чего нет. Другое дело, говорят они об этом всем вокруг или кому-то в частности, например, самому счастливцу. Перед вами настоящая загадка природы, Даниель. Женщина — это вавилонская башня и лабиринт Минотавра в одном лице. Стоит только позволить ей задуматься — пиши пропало. Запомните хорошенько: горячее сердце и холодный рассудок — вот главное правило кодекса настоящего соблазнителя.
Фермин как раз посвящал меня во все особенности и секреты техники соблазнения прекрасного пола, когда звякнул колокольчик входной двери и в лавку вошел мой друг Томас Агилар. Сердце чуть не выскочило у меня из груди. Провидение по каким-то своим мотивам решило вместо Беа послать мне ее брата. Вот он, роковой вестник, подумал я. Томас, казалось, был чем-то озабочен, и на его хмуром лице застыло выражение некоторого смятения.
— Уж больно похоронный вид у вас, дон Томас, — заметил Фермин. — Но вы по крайней мере выпьете с нами чашечку кофейку, не так ли?
— He откажусь, — как всегда очень сдержанно сказал Томас.
Фермин поспешил налить ему из своего термоса чашку какой-то бурды, от которой подозрительно попахивало хересом.
— Что-нибудь случилось? — спросил я. Томас пожал плечами.