— На вас лица нет.
— Фермин, у нас проблемы.
В тот вечер мы приступили к сложному, но не очень-то надежному плану, который был разработан вместе с доном Густаво Барсело.
— Во-первых, надо убедиться, что вы не ошибаетесь и за нами действительно следит полиция. Сейчас мы беззаботно прогуляемся по окрестностям, дойдем до «Четырех котов», поглядим, идет ли за нами этот тип. Но отцу — ни слова, а то у него камни в почках образуются на нервной почве.
— И что мне ему говорить? У него уже давно сердце не на месте.
— Что идете за семечками или сахарной пудрой для десерта.
— А почему следует непременно идти в «Четыре кота»?
— Потому что там лучшие бутерброды со свиной колбасой в радиусе пяти километров, и надо же нам где-то поговорить. Не цепляйтесь за каждое слово, Даниель, делайте, что я вам сказал.
Я с радостью взялся бы за любое дело, чтобы отвлечься от тяжелых мыслей, а потому повиновался и, предупредив отца, что вернусь к ужину, через пару минут был уже на улице. Фермин ждал на углу Пуэрта-дель-Анхель, он при моем приближении повел бровями, давая мне понять, чтобы я не останавливался.
— За нами хвост, метрах в двадцати. Не оборачивайтесь.
— Это тот же?
— Не думаю, разве что он от влажности сел, как рубаха при стирке. Чисто воробушек. У него спортивная газета шестидневной давности. Фумеро явно набирает себе учеников из интерната для умственно отсталых.
В «Четырех котах» наш провожатый сел в нескольких метрах, притворяясь, будто в энный раз перечитывает репортажи о матчах чемпионата первой лиги за прошлую неделю, и косился на нас каждые двадцать секунд.
— Бедняга, как он взмок, — покачал головой Фермин. — А вы, Даниель, что-то загрустили. Поговорили с малышкой?
— Подошел ее отец.
— И у вас получился дружеский сердечный разговор?
— Скорее, монолог.
— Понятно. Папой, значит, вы его еще не называете?
— Он собирается вытрясти из меня душу к чертовой матери, прямо так и сказал.
— Должно быть, просто фигура речи.
В этот момент к нам подошел официант, и Фермин заказал еды на целый полк, потирая руки в предвкушении.
— Даниель, вы-то что-нибудь будете?
Я отказался. Официант вернулся с двумя подносами закусок, бутербродов и пива разных сортов. Фермин сунул ему крупную купюру и сказал, что сдачи не надо.
— Видите вон там, за столиком у окна, типа в костюме говорящего сверчка из сказки про Пиноккио, который нырнул в газету, будто хочет надеть ее себе на голову?
Официант с заговорщическим видом кивнул.
— Сделайте одолжение, скажите этому господину, что инспектор Фумеро приказывает ему лично явиться ipso facto на рынок Бокерия, купить на двадцать дуро вареного гороха и немедленно доставить в полицейское управление (при необходимости на такси), в противном случае инспектор лично оторвет ему яйца и заставит сожрать из них яичницу. Вам повторить?
— Не надо. Вареный горох или яичница.
Фермин дал ему еще денег.
— Благослови вас Господь.
Официант уважительно поклонился и направился к столику нашего преследователя. Выслушав приказ, агент полиции изменился в лице, секунд пятнадцать боролся сам с собой и наконец галопом вылетел на улицу. Фермин даже глазом не моргнул. В другое время я бы насладился этой историей, но в тот вечер мог думать только о Беа.
— Даниель, спуститесь на землю, надо поговорить. Завтра вы пойдете к Нурии Монфорт, как договаривались.
— И что я ей скажу?
— Уж найдете. Следуйте мудрому плану сеньора Барсело: выложите ей, что раскрыли ее коварную ложь. И о Караксе, и о том, что ее мнимый супруг Микель Молинер вовсе не в тюрьме, как она говорила. Еще скажете, что догадались, что именно она забирала корреспонденцию со старого адреса семьи Фортунь-Каракс с помощью абонентского ящика несуществующей адвокатской конторы… Наговорите всего, чтобы земля загорелась у нее под ногами. Побольше мелодраматичности, побольше библейской патетики. А потом эффектно уходите, оставив ее ненадолго вариться в собственном соку.
— А вы тем временем…
— А я тем временем приготовлюсь следовать за ней по пятам с использованием последних достижений искусства маскировки.
— Фермин, это не сработает.
— Опять вы мне не верите. Кстати, чего такого наговорил вам отец той девушки, что вы так выглядите? Угрожал? Не обращайте внимания. Так что сказал этот одержимый?
Неожиданно для себя я ответил:
— Правду.
— Правду святого великомученика Даниеля?
— Ну и смейтесь сколько влезет. Я заслужил.
— Я не смеюсь, Даниель. Мне неприятно видеть вас в состоянии самобичевания. Вам уже впору на себя вериги надеть. Ничего ужасного вы не совершили, жизнь и так довольно жестокая штука, не стоит усугублять и становиться Торквемадой для самого себя.
— У вас есть опыт в таких делах?
Фермин пожал плечами.
— Вы никогда не рассказывали мне, как столкнулись с Фумеро впервые.
— Хотите историю с моралью в конце?
— Только если вам хочется ее рассказать.
Фермин одним глотком осушил бокал вина.
— Аминь, — сказал он самому себе. — Все, что я могу поведать о Фумеро, — это vox populi. Первый раз я услышал о нем, когда будущий инспектор был террористом-убийцей на службе у Иберийской федерации анархистов. Репутация у него была отменная, поскольку ни страха, ни угрызений совести он не ведал. Ему достаточно было знать только имя, чтобы прикончить человека выстрелом в лицо средь бела дня на улице. Подобные таланты высоко ценятся в смутные времена. У него также не было ни веры, ни убеждений; он служил очередному делу ровно до тех пор, пока это дело служило ему очередной ступенькой на карьерной лестнице. Людишек такого рода полно на свете, но не у всех талант Фумеро. От анархистов он переметнулся к коммунистам, а там и до фашистов рукой подать. Он шпионил, продавал информацию обеим воюющим сторонам и у всех брал деньги. Еще тогда я взял его на заметку, в те времена я работал на Женералитат. Иногда меня принимали за уродливого брата Компаньса, чем я ужасно гордился.